Вариантов всего 2: 1.первый вариант, 2.второй вариант
... но я снова пишу говнофанфики, хотя не раз зарекалась этого больше не делать.
Я #дно.
Название: «Концепция страха»
Автор: клюквенное варенье
Бета: отсутствует
Категория: слэш
Жанр: психология, ER,
Пейринг: Моран/Мориарти
Рейтинг: R
Размер: 1651
Дисклеймер: персонажи принадлежат сэру Артуру Конан Дойлу, моя - только больная фантазия.
Размещение: с разрешения автора.
Саммари: зарисовка на три страницы о том, что привлекает Мориарти в Моране и наоборот.
Предупреждения: возможен ненамеренный легкий ООС Мориарти.
Критика: возможна в мягкой форме.
Комментарии автора: первая проба пера по фендому. Автору очень стыдно перед читателями за то, что он не умеет, но продолжает писать. Так же он заранее просит прощения за возможные опечатки, т.к. беты у него ни разу нет. Моран - фанонный, внешность взята с потолка такой, какой он ее себе представляет.
читать дальшеМориарти всегда считал человечество в целом тупиковой ветвью развития: за огромное количество отпущенного им времени, все, что сделали люди – это построили себе города и изобрели свет, тем самым заключив себя в кольцо. Не реинкарнаций, нет, но бесчисленных возвращений к началу: в процессе эволюции мы все еще живем в джунглях и ловим зверей. Какая разница, как называют все это теперь, если страх, спустя миллиарды лет, у нас все тот же?
Есть много способов заставить человека бояться, и Мориарти знает их все. Он изучает их на практике, так что вся Англия – его большая химическая лаборатория. И за годы наблюдения, он понял, что “общие взгляды” всегда не что иное как “общий страх”, будь то страх Кары Господней или боязнь потерять жену. Страх делит и объединяет людей, разбрасывает их по убеждениям, целям, местам и средствам как большая фасовочная машина. Но среди всех этих бирок с названиями на разных языках и шрифтах есть вещь, которая объединяет всех людей, то, чего боится все человечество, “абсолютный страх”– Мориарти зовет это так.
И мысль об этом приводит его в восторг.
Каждую ночь Лондон похож на громадное пожарище. Затопленные людьми улицы пестрят неонами вывесок, световыми следами от фар расходятся стрелы магистралей, отсвечивают кольцевые автодороги, а люди похожи на высыпавшиеся на свет бисерины, – и все это концентрированное безумие красок, кажется, должно скоро лопнуть от перенасыщения. Живой гул толпы смешивается с визгами машинных тормозов, грохотом строек, сиренами медицинских машин, и разбухает над городом, как на дрожжах, становясь похожим на огромный ядерный грибок, полупрозрачный смог, взрывными волнами прокатывающийся по улицам от эпицентра. Не город – дисперсия света. Как будто огромный китайский дракон во сне переворачивается с боку на бок.
Желание вернуться обратно появилось у Мориарти еще на выходе из квартиры и по приезду, казалось, должно было ощущаться физически, как что-то огромное, черное и опасное. И теперь, стоя перед потенциальными клиентами, он переводил равнодушный взгляд с одного на другого и разрешал в уме сложные математические задачи – чтобы не отупеть от скуки.
Клиенты – люди абсолютно разные по внешности и характеру (хотя и одинаково предсказуемые), - были похожи на символ американской мечты: ходячие симбиозы мистера Франклина и дядюшки Скруджа. Это был тот тип людей, который утомлял Морирати больше всего. Типичные представители мафиозно-политической структуры: шаткая власть, гонка за место потеплее и полное отсутствие какого-либо воображения, потому что все они работали по одной “я подожду пока ты все за меня сделаешь а потом пущу тебе свинца между глаз” схеме, словно с одного конвейера сошли. С ними было нудно иметь дело и в итоге всегда приходилось убивать.
Сейчас как раз предстоял последний пункт, и Джим плавно размял шею – начиналось все самое интересное. Сам по себе Джим не пугает людей. Сам по себе - он парень под тридцать в костюме от Вествуд с томными глазами любителя ночных клубов и залаченными назад волосами. Нет, нет: эти погрязшие в собственном праздном невежестве люди не понимают всех тонкостей его профессии.
Не Мориарти пугает их, а то, что притаилось за ним - незаметная деталь, скользящая по периферии их зрения: падающая позади Джима, черная, не отражающая свет тень.
Когда опасный незнакомец стоит за дверью, дети жмутся друг к другу ближе, объединенные общим страхом. Так же и все человечество жмется друг к другу ближе, напуганное тьмой. Вот чего боятся люди. Вот ради чего человечество придумало электричество, построило города, изобрело радио, повесило лампы в каждом доме - чтобы только не оставаться одним в темноте.
У Мориарти же есть собственная тьма. И имя этой тьмы – Себастьян Моран.
Говорят, что глаза – зеркала души. Джим провел достаточно времени вблизи от глаз полковника, чтобы констатировать тот факт, что душа Морана – черное, поглощающее свет дуло снайперской винтовки с серебристой полоской стали вокруг, зовущая в свое жерло глухая бездна.
Эта пустота притягивает Джима.
Красная точка прицела неожиданно появляется на шве его рукава. Наблюдая за ней, он ни на йоту не меняется в лице, но чувствует, как легкое возбуждение искрой съехало вниз по позвоночнику, будто сорванный с тросов лифт.
Он медленно запускает руки в карманы.
Джим обожает эту их маленькую игру в страх, в которой Себастьян никогда не перестает его удивлять. Цель этой игры: испугаться.
Себастьян Моран обожает страх не меньше, чем Джеймс, - это их общая зависимость, интимная слабость, семейное приключение на двоих. Настолько интересное, что полковник даже завел фотоаппарат. Вечерами он пролистывает фотографии со снимками людей, рассматривает, перещелкивая между собой ровно раз в секунду, настолько точно, что по нему можно было бы выстраивать стрелки на Биг Бен. Но снимки эти не имеют ничего общего с искусством, они скорее походят на криминальную рубрику. Это – трофеи полковника, его шкуры немейских львов, развешенные на стенах, зубы пойманных им акул, его личный Моби Дик. Мориарти как-то сказал ему, что это делает его похожим на аборигена, хранящего уши врагов, на что тот лишь пожал плечами и сказал, что это куда приятнее, чем если бы он хранил их в буквальном смысле. Джим обожает полковника. Вместе они – как идеально отлаженный станок: в то время, как Джеймс Мориарти создает страх, Себастьян Моран его коллекционирует. И как только один из них даст слабину – он попадет на снимок.
Мориарти никогда не предупрежден о том, где спрячется полковник – это правило охоты, добавляющее изюминки в их отношения: если в прицеле станет видно, что Джеймс Мориарти испугался неизвестности – его мозги останутся на стене. Иногда он жалеет, что никому не сможет об этом рассказать. Наблюдая за точкой прицела на лбах собеседников, Джим с тоской думает о том, что разжуй он им сейчас всю эту идею до последних мелочей – они все равно ничего не поймут.
Что за придурки.
Красная точка прицела невидимо скользит по их лицам, обводит скулы, медленно спускается на сонную, и Джим чувствует знакомое тепло в животе и отток крови от ладоней. К тому моменту, как красная точка добирается до края рубашки, Мориарти достаточно возбужден, чтобы перестать тянуть резину. Джим достает руки из кармана и делает вид, что фотографирует:
- Улыбочку! – Прикрикивает он, игнорируя наставленное на него дуло пистолета: как только пушка оказывается взведена, между глаз стрелявшего появляется черная точка, потом еще одна – на втором собеседнике, и вдвоем они шлепаются на пол, как переполненные мешки; кровь течет по россыпям штукатурки.
Это ему тоже нравится в полковнике: он никогда не отдаст другим собственную добычу.
Джеймс быстро поворачивается, всматриваясь в темноту наверху, скользит взглядом по стене, вглядываясь в полумрак карниза, - он настолько щурит глаза, что они кажутся почти закрытыми, когда он обводит взглядом балки верхних этажей, - и ухмыляется пустоте, так и не определив, откуда стреляли.
А затем, развернувшись на пятках идет к машине.
Когда Джим поворачивает ключ в замке, он чувствует, как схлынувшее было во время поездки возбуждение вернулось новой волной, и теперь ноющее чувство внутри мешает думать. Однако он неторопливо снимает ботинки, ставя их в прихожей, снимает куртку и аккуратно проходит вглубь квартиры.
Пустота и выключенный свет в квартире привычны и не смущают Джима – из темноты за ним всегда следят. И догадка его подтверждается, когда он входит в комнату, распахивая дверь шире.
В кресле, сложа босые ноги по-турецки, сидит человек лет тридцати пяти. Чуть отросший ежик светлых пшеничных волос с едва отросшей челкой и коротким светлым пушком хвоста вниз по шее в сочетании с острыми скулами и хищным взглядом похож на вставшую дыбом шерсть, придавая собеседнику несколько диковатый, но опрятный вид. Чуть проступающие веснушки на бледной коже сильно молодят сосредоточенное лицо, светлые брови вразлет нахмурены, длинные пальцы без женственной хрупкости, жилистые, с острыми фалангами и костяшками, осторожно держат фотоаппарат. Он сидит ровно, занимая малое количество пространства, но каким-то непостижимым образом все вокруг кажется его территорией. Как только Джим начал двигаться, взгляд серых глаз остановился на нем и замер, следя за каждым движением мужчины, будто поймав в прицел.
- Которую из пушек ты спрятал в кресле?
По лицу собеседника пробегает тень ухмылки. Значит угадал.
- Револьвер.
- Почему револьвер? – спрашивает Джим, стягивая с шеи узел галстука.
- Найти проще.
Себастьян Моран принадлежит к типу людей, которые не скажут пять слов там, где можно обойтись одним, но это ничего: тень и должна быть немногословной. Болтовня, болтовня, болтовня! Если бы всех можно было заткнуть – мир был бы просто великолепен! - Пиджак отправляется на свободное кресло, следом за галстуком и часами, и когда Джим снова возвращается от своих мыслей к реальности, Себастьян уже просматривает снимки дальше, потеряв к нему всякий интерес. Мориарти подходит к полковнику и протягивает руку:
- Дай.
- Нет.
- Я сказал – дай.
Моран поднимает взгляд от фотоаппарата, игнорируя опасный нажим в словах собеседника.
- Я слышал, - во взгляде его пробегает огненная искра: он играет.
И эта искра перекидывается на самого Мориарти. Он чувствует, как температура в комнате незаметно подскакивает. Под взглядом Морана тянет раздеться. Джим ставит колено на край кресла, целуя мужчину, и наклоняется вперед до тех пор, пока тот не оказывается вжат в спинку кресла, и только тогда отбирает фотоаппарат.
- Убери это от меня нахер, - роняет Джим низким от возбуждения голосом и небрежно ставит черный Canon на журнальный столик, чувствуя, как чужие ладони скользят вверх по его бокам, свободным от рубашки, - у нас тут дела поинтереснее.
Мориарти всегда считал человечество тупиковой ветвью, единственной жизненной целью которой является страх. Как только звери перестали быть страшными, человечество изобрело убийства, Ад и пытки. Но полковника это не касается, нет: как и самого Джима, страх возбуждает Морана.
Мужчина прикусывает кожу на шее Мориарти, и тот тяжело выдыхает, притягивая полковника ближе. Пальцы одной руки Джима скользят по его шее вниз, а второй он помогает им обоим с ширинками. Когда он наклоняется ниже чтобы перехватить губы Морана своими, в расширенных зрачках полковника ему видятся огни плейстоцена, жаркие и далекие, и Джим сдавленно стонет ему в рот от невозможности до них дотянуться, прижимает пах к животу полковника, демонстрируя собственное возбуждение. Никто так не заводит его, как человек, который не умеет бояться. Ничто не может быть более возбуждающим, чем взгляд Морана, направленный на него.
- Ты умрешь в чертовых муках, засранец, - вставляет Мориарти между поцелуями. - Я тебя уничтожу.
Но полковник лишь ухмыляется, кусая партнера в шею: в Себастьяне Моране нечего разрушать, а Джеймс Мориарти не испытывает страха, что делает их отношения идеальными.
- Твой снимок, - говорит Моран, прерывая поцелуй, - я повешу на стену.
Они улыбаются друг другу.
- Договорились.
До падения осталось совсем немного.
Я #дно.
Название: «Концепция страха»
Автор: клюквенное варенье
Бета: отсутствует
Категория: слэш
Жанр: психология, ER,
Пейринг: Моран/Мориарти
Рейтинг: R
Размер: 1651
Дисклеймер: персонажи принадлежат сэру Артуру Конан Дойлу, моя - только больная фантазия.
Размещение: с разрешения автора.
Саммари: зарисовка на три страницы о том, что привлекает Мориарти в Моране и наоборот.
Предупреждения: возможен ненамеренный легкий ООС Мориарти.
Критика: возможна в мягкой форме.
Комментарии автора: первая проба пера по фендому. Автору очень стыдно перед читателями за то, что он не умеет, но продолжает писать. Так же он заранее просит прощения за возможные опечатки, т.к. беты у него ни разу нет. Моран - фанонный, внешность взята с потолка такой, какой он ее себе представляет.
читать дальшеМориарти всегда считал человечество в целом тупиковой ветвью развития: за огромное количество отпущенного им времени, все, что сделали люди – это построили себе города и изобрели свет, тем самым заключив себя в кольцо. Не реинкарнаций, нет, но бесчисленных возвращений к началу: в процессе эволюции мы все еще живем в джунглях и ловим зверей. Какая разница, как называют все это теперь, если страх, спустя миллиарды лет, у нас все тот же?
Есть много способов заставить человека бояться, и Мориарти знает их все. Он изучает их на практике, так что вся Англия – его большая химическая лаборатория. И за годы наблюдения, он понял, что “общие взгляды” всегда не что иное как “общий страх”, будь то страх Кары Господней или боязнь потерять жену. Страх делит и объединяет людей, разбрасывает их по убеждениям, целям, местам и средствам как большая фасовочная машина. Но среди всех этих бирок с названиями на разных языках и шрифтах есть вещь, которая объединяет всех людей, то, чего боится все человечество, “абсолютный страх”– Мориарти зовет это так.
И мысль об этом приводит его в восторг.
Каждую ночь Лондон похож на громадное пожарище. Затопленные людьми улицы пестрят неонами вывесок, световыми следами от фар расходятся стрелы магистралей, отсвечивают кольцевые автодороги, а люди похожи на высыпавшиеся на свет бисерины, – и все это концентрированное безумие красок, кажется, должно скоро лопнуть от перенасыщения. Живой гул толпы смешивается с визгами машинных тормозов, грохотом строек, сиренами медицинских машин, и разбухает над городом, как на дрожжах, становясь похожим на огромный ядерный грибок, полупрозрачный смог, взрывными волнами прокатывающийся по улицам от эпицентра. Не город – дисперсия света. Как будто огромный китайский дракон во сне переворачивается с боку на бок.
Желание вернуться обратно появилось у Мориарти еще на выходе из квартиры и по приезду, казалось, должно было ощущаться физически, как что-то огромное, черное и опасное. И теперь, стоя перед потенциальными клиентами, он переводил равнодушный взгляд с одного на другого и разрешал в уме сложные математические задачи – чтобы не отупеть от скуки.
Клиенты – люди абсолютно разные по внешности и характеру (хотя и одинаково предсказуемые), - были похожи на символ американской мечты: ходячие симбиозы мистера Франклина и дядюшки Скруджа. Это был тот тип людей, который утомлял Морирати больше всего. Типичные представители мафиозно-политической структуры: шаткая власть, гонка за место потеплее и полное отсутствие какого-либо воображения, потому что все они работали по одной “я подожду пока ты все за меня сделаешь а потом пущу тебе свинца между глаз” схеме, словно с одного конвейера сошли. С ними было нудно иметь дело и в итоге всегда приходилось убивать.
Сейчас как раз предстоял последний пункт, и Джим плавно размял шею – начиналось все самое интересное. Сам по себе Джим не пугает людей. Сам по себе - он парень под тридцать в костюме от Вествуд с томными глазами любителя ночных клубов и залаченными назад волосами. Нет, нет: эти погрязшие в собственном праздном невежестве люди не понимают всех тонкостей его профессии.
Не Мориарти пугает их, а то, что притаилось за ним - незаметная деталь, скользящая по периферии их зрения: падающая позади Джима, черная, не отражающая свет тень.
Когда опасный незнакомец стоит за дверью, дети жмутся друг к другу ближе, объединенные общим страхом. Так же и все человечество жмется друг к другу ближе, напуганное тьмой. Вот чего боятся люди. Вот ради чего человечество придумало электричество, построило города, изобрело радио, повесило лампы в каждом доме - чтобы только не оставаться одним в темноте.
У Мориарти же есть собственная тьма. И имя этой тьмы – Себастьян Моран.
Говорят, что глаза – зеркала души. Джим провел достаточно времени вблизи от глаз полковника, чтобы констатировать тот факт, что душа Морана – черное, поглощающее свет дуло снайперской винтовки с серебристой полоской стали вокруг, зовущая в свое жерло глухая бездна.
Эта пустота притягивает Джима.
Красная точка прицела неожиданно появляется на шве его рукава. Наблюдая за ней, он ни на йоту не меняется в лице, но чувствует, как легкое возбуждение искрой съехало вниз по позвоночнику, будто сорванный с тросов лифт.
Он медленно запускает руки в карманы.
Джим обожает эту их маленькую игру в страх, в которой Себастьян никогда не перестает его удивлять. Цель этой игры: испугаться.
Себастьян Моран обожает страх не меньше, чем Джеймс, - это их общая зависимость, интимная слабость, семейное приключение на двоих. Настолько интересное, что полковник даже завел фотоаппарат. Вечерами он пролистывает фотографии со снимками людей, рассматривает, перещелкивая между собой ровно раз в секунду, настолько точно, что по нему можно было бы выстраивать стрелки на Биг Бен. Но снимки эти не имеют ничего общего с искусством, они скорее походят на криминальную рубрику. Это – трофеи полковника, его шкуры немейских львов, развешенные на стенах, зубы пойманных им акул, его личный Моби Дик. Мориарти как-то сказал ему, что это делает его похожим на аборигена, хранящего уши врагов, на что тот лишь пожал плечами и сказал, что это куда приятнее, чем если бы он хранил их в буквальном смысле. Джим обожает полковника. Вместе они – как идеально отлаженный станок: в то время, как Джеймс Мориарти создает страх, Себастьян Моран его коллекционирует. И как только один из них даст слабину – он попадет на снимок.
Мориарти никогда не предупрежден о том, где спрячется полковник – это правило охоты, добавляющее изюминки в их отношения: если в прицеле станет видно, что Джеймс Мориарти испугался неизвестности – его мозги останутся на стене. Иногда он жалеет, что никому не сможет об этом рассказать. Наблюдая за точкой прицела на лбах собеседников, Джим с тоской думает о том, что разжуй он им сейчас всю эту идею до последних мелочей – они все равно ничего не поймут.
Что за придурки.
Красная точка прицела невидимо скользит по их лицам, обводит скулы, медленно спускается на сонную, и Джим чувствует знакомое тепло в животе и отток крови от ладоней. К тому моменту, как красная точка добирается до края рубашки, Мориарти достаточно возбужден, чтобы перестать тянуть резину. Джим достает руки из кармана и делает вид, что фотографирует:
- Улыбочку! – Прикрикивает он, игнорируя наставленное на него дуло пистолета: как только пушка оказывается взведена, между глаз стрелявшего появляется черная точка, потом еще одна – на втором собеседнике, и вдвоем они шлепаются на пол, как переполненные мешки; кровь течет по россыпям штукатурки.
Это ему тоже нравится в полковнике: он никогда не отдаст другим собственную добычу.
Джеймс быстро поворачивается, всматриваясь в темноту наверху, скользит взглядом по стене, вглядываясь в полумрак карниза, - он настолько щурит глаза, что они кажутся почти закрытыми, когда он обводит взглядом балки верхних этажей, - и ухмыляется пустоте, так и не определив, откуда стреляли.
А затем, развернувшись на пятках идет к машине.
Когда Джим поворачивает ключ в замке, он чувствует, как схлынувшее было во время поездки возбуждение вернулось новой волной, и теперь ноющее чувство внутри мешает думать. Однако он неторопливо снимает ботинки, ставя их в прихожей, снимает куртку и аккуратно проходит вглубь квартиры.
Пустота и выключенный свет в квартире привычны и не смущают Джима – из темноты за ним всегда следят. И догадка его подтверждается, когда он входит в комнату, распахивая дверь шире.
В кресле, сложа босые ноги по-турецки, сидит человек лет тридцати пяти. Чуть отросший ежик светлых пшеничных волос с едва отросшей челкой и коротким светлым пушком хвоста вниз по шее в сочетании с острыми скулами и хищным взглядом похож на вставшую дыбом шерсть, придавая собеседнику несколько диковатый, но опрятный вид. Чуть проступающие веснушки на бледной коже сильно молодят сосредоточенное лицо, светлые брови вразлет нахмурены, длинные пальцы без женственной хрупкости, жилистые, с острыми фалангами и костяшками, осторожно держат фотоаппарат. Он сидит ровно, занимая малое количество пространства, но каким-то непостижимым образом все вокруг кажется его территорией. Как только Джим начал двигаться, взгляд серых глаз остановился на нем и замер, следя за каждым движением мужчины, будто поймав в прицел.
- Которую из пушек ты спрятал в кресле?
По лицу собеседника пробегает тень ухмылки. Значит угадал.
- Револьвер.
- Почему револьвер? – спрашивает Джим, стягивая с шеи узел галстука.
- Найти проще.
Себастьян Моран принадлежит к типу людей, которые не скажут пять слов там, где можно обойтись одним, но это ничего: тень и должна быть немногословной. Болтовня, болтовня, болтовня! Если бы всех можно было заткнуть – мир был бы просто великолепен! - Пиджак отправляется на свободное кресло, следом за галстуком и часами, и когда Джим снова возвращается от своих мыслей к реальности, Себастьян уже просматривает снимки дальше, потеряв к нему всякий интерес. Мориарти подходит к полковнику и протягивает руку:
- Дай.
- Нет.
- Я сказал – дай.
Моран поднимает взгляд от фотоаппарата, игнорируя опасный нажим в словах собеседника.
- Я слышал, - во взгляде его пробегает огненная искра: он играет.
И эта искра перекидывается на самого Мориарти. Он чувствует, как температура в комнате незаметно подскакивает. Под взглядом Морана тянет раздеться. Джим ставит колено на край кресла, целуя мужчину, и наклоняется вперед до тех пор, пока тот не оказывается вжат в спинку кресла, и только тогда отбирает фотоаппарат.
- Убери это от меня нахер, - роняет Джим низким от возбуждения голосом и небрежно ставит черный Canon на журнальный столик, чувствуя, как чужие ладони скользят вверх по его бокам, свободным от рубашки, - у нас тут дела поинтереснее.
Мориарти всегда считал человечество тупиковой ветвью, единственной жизненной целью которой является страх. Как только звери перестали быть страшными, человечество изобрело убийства, Ад и пытки. Но полковника это не касается, нет: как и самого Джима, страх возбуждает Морана.
Мужчина прикусывает кожу на шее Мориарти, и тот тяжело выдыхает, притягивая полковника ближе. Пальцы одной руки Джима скользят по его шее вниз, а второй он помогает им обоим с ширинками. Когда он наклоняется ниже чтобы перехватить губы Морана своими, в расширенных зрачках полковника ему видятся огни плейстоцена, жаркие и далекие, и Джим сдавленно стонет ему в рот от невозможности до них дотянуться, прижимает пах к животу полковника, демонстрируя собственное возбуждение. Никто так не заводит его, как человек, который не умеет бояться. Ничто не может быть более возбуждающим, чем взгляд Морана, направленный на него.
- Ты умрешь в чертовых муках, засранец, - вставляет Мориарти между поцелуями. - Я тебя уничтожу.
Но полковник лишь ухмыляется, кусая партнера в шею: в Себастьяне Моране нечего разрушать, а Джеймс Мориарти не испытывает страха, что делает их отношения идеальными.
- Твой снимок, - говорит Моран, прерывая поцелуй, - я повешу на стену.
Они улыбаются друг другу.
- Договорились.
До падения осталось совсем немного.
@темы: #fics, #fandom, #dniwe, #private porn sub
-
-
04.03.2013 в 23:19-
-
30.03.2013 в 12:56-
-
30.03.2013 в 13:08